Потери с обеих сторон в ней составили более двух миллионов людей. Это - что касается военных.
Точных данных по жертвам среди гражданского населения нет. Известно, что на начало 1942 года в городе проживало около полумиллиона горожан, а также беженцы из западных районов Союза.
Порядка ста тысяч летом-осенью сорок второго были эвакуированы из Сталинграда централирозованным порядком, ещё какая-то часть смогла выбраться самостоятельно, а остальные оказались в смертельной ловушке в своём собственном доме. С одной стороны фронт, с другой -Волга, которая находится под круглосуточным прострелом немецкой авиации. Бежать некуда. Бомбёжки, уличные бои, вынужденное сотрудничество с оккупантами и Голод - вот их ежедневный быт.
[показания очевидца]Рассказывает Позднякова Аграфена Петровна, записано в марте 1943 года:
"Пришли к нам четверо немцев, вроде как на квартиру. Жили они у нас целых две недели. Потом сестра Таички работала на Коммунистической. Она там у немцев работала. Пришла она со своим патрулем. Мы договорились с ним, чтобы он меня провел туда, где у меня пшеничка зарыта. Дошла до того, что дети умирают с голода. Он согласился, пожалуйста. Он по-русски хорошо говорит. У них в это время стало трудно из-за хлеба. Он говорит: «Пополам, матка, разделим». Я говорю: хорошо. Приходит за мной на другой день. Пошли с ним. Дошли до мостика, где пожарная каланча. Тут стоит полиция, его пропускают, а меня нет. Ему объясняют, что или возьми на нее пропуск или уходи. В этом районе стрельба была все время. Он говорит: «Пойдем, матка, с тобою, возьмем пропуск!» Пошли мы с ним в тюрьму. У них там был какой-то штаб военный. Его туда не пропускают. Он говорит: «Пойдем в комендатуру». Пошли, и я с ним. Приходим в комендатуру, он объясняет. Там сидят их генералы, офицеры. Они меня вызывают: У тебя там хлеб? Я говорю, что хлеба немножко было, а может быть, его теперь уже и нет. Дает нам еще одного немца, жандарма по-ихнему. С этим жандармом нас пропустили. Этого патруля отослали домой, со мной пошел жандарм. По мосту прошли, идем по Коммунистической улице и дальше идем. Там все больше стреляют. Он говорит мне: «Матка, там фронт!»
Я говорю: «Давай вернемся». Он идет по стеночкам, а я с салазками иду посередине дороги. Он опять говорит: дорогой идти нельзя, там фронт. Я говорю: иди ты, возвращайся, я не боюсь. Я иду, не обращая внимания. Оглянусь назад, он идет потихонечку. Доходим до Шиловской улицы. Там был раньше военкомат. Там веревка поперек дороги протянута и стоит патруль их. Значит, через эту дорогу проходить нельзя. Он ему что-то объясняет по-немецки. «Матка, там нельзя, там фронт».
Я смотрю, снежок выпал, там даже следов нет, совершенно никто не ходит. Я говорю, что почти дошла к своей цели, оставайтесь вы здесь, а я пойду. Тут все кругом открыто, все видно. Началась стрельба, я все-таки иду с санками. Потом они, наверное, увидели, что идет женщина, и стрельбу кончили, а стреляли наши. Я добралась до своей заметочки, вырыла пшеничку. Потом, где мужа с девочкой закопала, могилку оправила. Пробыла там долго. Я уже на санки мешок положила. Он подполз: «Покажи, где было зарыто! Может быть, там еще есть». Я говорю: «Пожалуйста, иди, смотри!» Он посмотрел. Я пошла, а он ползком ползет. Потом выбрались на Коммунистическую. Доехали до моста, я сворачиваю на другую дорогу. Он говорит: «Нет, поедем в комендатуру, хлеб нужно сдать в комендатуру». Думаю, значит, я для комендатуры за хлебом ездила! Так оно и вышло. У них объявление было повешено на русском языке, кто знает ямы с хлебом или одеждой, нужно заявлять в комендатуру. Дают одного или двух патрульных, идут, разрывают эту яму и вещи и хлеб делят пополам. Они мне не то что пополам, даже зернышка одного не дали. Отобрали весь хлеб и проводили меня домой"
Фактически к окончанию военных действий в городе осталось всего несколько тысяч выживших.
Сталинград - это бренд, говорите? Возможно, но бренд - чудовищный.
